Будущий святитель Виктор родился 21 мая 1878 года в селе Золотое Камышинского уезда Саратовской губернии в семье простого сельского псаломщика Александра Алексеевича Островидова. Село Золотое, основанное еще в середине XVI века, было одним из старейших и самых больших сел Саратовской губернии. Его каменный трехпрестольный Свято-Троицкий храм, выстроенный тщанием прихожан в 1834 году, по красоте, росписи и утвари превосходил многие соборы губернского Саратова и имел общероссийскую историко-архитектурную ценность10. В этом замечательном храме и служил отец святителя Виктора.
Причт храма жалованья не получал и должен был содержаться за счет прихожан, каковыми числились почти все жители Золотого (второй храм в селе, Покровский, был приписан к Троицкому приходу). Возможно, в начале XIX века этого было более чем достаточно, если прихожане не только содержали храм, но и возвели на свои средства столь монументальное каменное здание. Однако с годами средства на содержание причта и храма стали заметно уменьшаться. Так, в клировых ведомостях о Троицкой церкви села Золотое за 1896 год указывалось: «На содержание причта жалованья ниоткуда не положено, а содержится он даянием прихожан за требоисправление. Содержание причта неудовлетворительное». В таких условиях всем церковнослужителям при ходилось, помимо своих богослужебных обязанностей, заниматься земледельческим трудом для того, чтобы прокормить свои многодетные семьи. Так и псаломщик Александр Алексеевич Островидов с супругой Анной Ивановной должны были трудиться в поте лица. И детей своих они с малолетства приучали к крестьянскому труду. В будущем этот навык весьма пригодился святителю Виктору, особенно при настоятельстве в Свято-Троицком Зеленецком монастыре в 1909-1918 годах, где хорошо налаженная им хозяйственная жизнь продолжала сохраняться даже в первые годы после революции.
Владыка Виктор никогда не стеснялся своего незнатного, крестьянского происхождения, напротив, даже как бы подчеркивал его. «Лично я вырос среди простого народа, сын дьячка, и всю свою жизнь провел среди простого народа», – писал он в 1928 году. Однако эта слитность с народом была важна для владыки не сама по себе, не из-за труда и быта, а из-за крепкой веры, являющейся неотъемлемой и самой существенной чертой русского народа. Несмотря на то, что к началу ХХ столетия эта вера была уже серьезно подорвана десятилетиями разрушительной пропаганды лжеучений, в массе народной все же оставалось еще немало ее живых носителей, этих незримых для мира духовных светочей и смиренных молитвенников.
По-видимому, таковыми были и родители будущего святителя, которые воспитали своих детей в вере и благочестии. С ранних лет они прививали им любовь к молитве и церковным службам. Дети росли при храме и в храме с его богослужебным ритмом, по которому строилась вся жизнь семьи. Здесь закладывались первые начатки мировоззрения, здесь постигались и первые азы грамоты: как многие поколения русских людей, дети учились читать по богослужебным книгам. Подрастая, ходили со старшими на поклонение святыням. Владыка Виктор вспоминал, как с родителями бывал в Соловецком монастыре. Вероятно, они совершали паломничества и по другим местам, но при столь большой семье вряд ли могли делать это часто.
У Островидовых было семеро детей: две дочери и пять сыновей. Будущий святитель Виктор был вторым ребенком в семье, в крещении он получил имя Константин, очевидно, в честь св. равноапостольного царя, в день памяти которого родился. Крестили его, конечно же, в Свято-Троицком храме, где служил отец. Александр Алексеевич Островидов умер довольно рано, но дожил до знаменательного события в жизни сына – принятия им монашества и священного сана после окончания духовной академии. Незадолго до кончины он успел навестить иеромонаха Виктора во вновь учреждаемой обители и помочь на службах. Мать святителя Виктора после кончины мужа оставалась с младшими детьми в Золотом, потом, по-видимому, жила в семье старшей дочери Марии. Известно, что в конце 1932 года она еще была жива.
До десятилетнего возраста Константин пребывал под родительским кровом, а затем прошел обычный в то время для детей церковного клира курс: четырехлетнее обучение – в уездном Камышинском духовном училище, куда поступил после окончания приготовительного класса в 1889 году, а затем шестилетнее – в Саратовской духовной семинарии с 1893 по 1899 год.
Надо отметить, что в то время вся система духовного образования, и особенно среднего, переживала кризис. Охвативший всю Россию необратимый процесс оскудения благочестия и падения нравов не мог не отразиться и на семинариях. Материалистическим и прочим разрушительным идеям, распространявшимся в обществе, не была противопоставлена серьезная научно-богословская апологетика. Увлеченные модными учениями молодые умы не находили удовлетворения в шаблонных ответах преподавателей, которые порой и сами были подвержены модным веяниям. Либеральные и революционные идеи все больше
проникали в семинарскую среду, из которой вышло немало самых рьяных революционеров.
В этом отношении Саратовская семинария не только не была исключением, но, напротив, отличалась своим либерализмом или скорее нигилизмом и свободой нравов. Как и повсюду, среди ее воспитанников отмечалось так называемое «неблагоповедение», которое выражалось не просто в нарушении дисциплины, но в повальном пьянстве и моральном падении. Примечательно, что в год окончания Константином Саратовской семинарии здесь была проведена очередная ревизия, давшая такие неутешительные результаты, что последовал указ из Синода, в котором было предписано «принять строгие меры против нетрезвости воспитанников, и упорных в сем пороке учеников увольнять из семинарии».
Трудно представить, как в такой обстановке могла идти речь о серьезной учебе и тем более о подготовке юношей к будущему церковно-пастырскому служению (что являлось главной задачей семинарий, как это было обозначено в их Уставе). Удивительно, как при этом из семинарий все же выходили не только атеисты и революционеры, но и ревностные христиане, настоящие подвижники Русской Церкви. Очевидно, что глубокая вера и крепкие моральные устои, заложенные в детстве простыми сельскими служителями, подобно родителям Константина Островидова, помогали юношам не только устоять во враждебном для Церкви мире, но и, преодолев соблазны молодости, в дальнейшем стать достойными служителями Божьего
престола и добрыми пастырями словесной паствы.
Константин поначалу не отличался особыми успехами и на протяжении пяти лет обучения в семинарии числился во втором разрядном списке. Но потом, приняв серьезное решение продолжить духовное образование, усердно взялся за учебу и шестой выпускной класс закончил уже по первому разряду, удостоившись звания «студента семинарии». Аттестат воспитанника семинарии Константина Островидова свидетельствовал об отличном поведении и успехах в науках: в отношении большей части предметов – это «очень хорошо»; по обличительному Богословию, гомилетике, психологии, медицине – «отлично»; по русской словесности, всеобщей гражданской истории, русской гражданской истории, церковному пению, греческому и французскому языкам – «хорошо».
Получив звание «студента семинарии» и свидетельство об окончании по первому разряду, Константин имел право поступать в духовную академию. И в августе 1899 года он отправился поступать в Казанскую духовную академию.

В Казанской духовной академии.
1899–1903

Казанская духовная академия была самой младшей из четырех духовных академий Российской империи, от других академий ее отличала миссионерская направленность, обусловленная особенностью положения. Наряду с богословским и церковно-историческим отделением, как в других академиях, в ней существовало еще два миссионерских – татарское и монгольское — для подготовки миссионеров среди азиатских народов. Константин поступал волонтером, то есть не по направлению начальства семинарии, а по собственному желанию, и ему предстояло выдержать серьезные вступительные экзамены. Поступающие должны были подать на имя ректора просьбу о приеме с приложением ряда необходимых документов. После обязательного медицинского освидетельствования они допускались к экзаменам: «поверочному устному испытанию» по догматическому богословию, общей церковной истории, русской церковной истории, одному классическому и одному из новых языков; и, кроме того, должны были дать письменные ответы на богословские и философские темы. Причем на письменные работы обращалось особое внимание, как «на одно из действительнейших средств к оценке зрелости суждений и знаний отечественного языка». По результатам экзаменов выводился средний бал, который и определял поступление в академию, а также содержание студента в ней: «Успешно выдержавшие поверочное испытание принимаются в студенты академии: лучшие на казенное содержание, а остальные – на свое». 13 августа 1899 года Константин Островидов подал прошение на имя ректора Казанской академии, преосвященного Антония, епископа Чистопольского:
«Желая получить образование во вверенной Вам Казанской Духовной Академии, имею честь покорнейше просить Вас, Ваше Преосвященство, допустить меня к приемному испытанию. При сем прилагаю следующие документы: 1) аттестат об окончании курса Саратовской Духовной семинарии, 2) метрическое свидетельство о моем рождении и крещении и 3) свидетельство о приписке к призывному участку. К сему прошению студент Саратовской Духовной семинарии Константин Александрович Островидов подписался».
Приемные испытания Константин прошел успешно и получил средний балл – 4,08621. Будучи двадцатым в списке, он был зачислен на первый курс академии в число казеннокоштных студентов. На первый курс в 1899 году было принято 78 студентов, а всего на четырех курсах в Казанской духовной академии обучалось 280 человек, так что по числу студентов она занимала тогда первое место среди академий Российской империи, причем в основном за счет поступавших, как и Константин Островидов, волонтеров. Эта популярность Казанской духовной академии объяснялась необыкновенным педагогическим и пастырским талантом возглавлявшего ее в те годы ректора, архимандрита и затем епископа Антония (Храповицкого).
Внешне жизнь в Казанской академии протекала так же, как и в других академиях, о чем неизменно лаконично и сухо сообщалось в ежегодных отчетах: «Согласно с требованием Устава духовных академий, занятия студентов состояли в слушании лекций, в составлении сочинений и проповедей, в чтении книг и в сдаче переводных и окончательных экзаменов. Слушание лекций – основное занятие студентов. Ежедневно кроме праздничных и вакационных дней с 9 до 2 часов дня. Составление семестровых и курсовых сочинений». За время обучения Константин должен был писать на следующие темы: на первом курсе по основному богословию, по Св. Писанию Ветхого Завета, по теории словесности с историей иностранной литературы и по гражданской истории общей и миссионерским предметам. На втором курсе в 1900—1901 го-дах – по Св. Писанию Нового Завета, патрологии и по истории философии. На третьем курсе – по догма-
тическому богословию, по церковному праву, по истории и разбору западных исповеданий и миссионерским предметам. На четвертом курсе обычно давались темы богословского содержания для работ на ученые степени. Константин писал на тему «Брак и безбрачие».
Распорядок дня студентов довольно строго регламентировался. В 7:30 утра совершалось общее утреннее правило; с 9 часов – лекции; в 14:00 – обед; с 15:00 до 18:00 – свободное время; с 18:00 – чтение или написание письменных работ; в 21:00 – ужин, после чего вечернее молитвенное правило; до 24:00 укладывались спать, и свет должен был быть потушен.
Студенты должны были держать себя «дружелюбно и предупредительно в отношениях к своим товарищам; посему не дозволяют себе действий, которые могут быть стеснительны для товарищей, каковы, например: шум, пение, крики, музыка во время занятых часов; благообразное и благочинное пение, музыка, а также и гимнастические упражнения в академическом саду дозволялись в свободное от занятий время». Отлучки студентов из общежития допускались только в праздничные дни и не позднее чем до 11 часов вечера. Отъезжать студенты могли в вакационное время: летом с 15 июня по 15 августа, в рождественские каникулы с 22 декабря по 7 января и на Пасхальной седмице. В конце года выставлялся балл по поведению.
«В воскресные и праздничные дни, равно как по средам и пятницам Великого поста, студенты посещали богослужение, участвовали в церковном пении и чтении, а лица священного сана сверх того и в богослужении. В первую неделю Великого поста и Страстную седмицу все студенты исповедовались и приобщались Св. Таин. К этому надобно прибавить, что в академической церкви с благословения Его Высокопреосвященства ежедневно в течение всего учебного времени овершались утреннее и вечернее богослужения, в которых многие студенты участвовали по своему усердию».
Почти монастырский быт студентов в Казанской академии отличался от других академий разве что еще большим аскетизмом. В этом плане очень примечательно посещение академии 16 января 1901 года Казанским архиепископом Арсением. Владыка и ранее при посещении академии не раз высказывался, что «академия обносилась». Теперь же он решил произвести подробный осмотр всех помещений, результаты которого были опубликованы в статье на страницах академического журнала: «В фундаментальной библиотеке владыка обратил внимание на тесноту помещений и на необходимость выбелить почерневшие потолки». В главном корпусе студенческие «спальни оказались весьма низкими и без самой необходимой
мебели… Жилые комнаты студентов или так называемые номера тоже поразили Владыку своей бедностью: столы, стулья, конторки здесь существуют с самого основания Академии и за 50 лет на них накопилось немало заплат… Особенно убога обстановка в той комнате, где помещается студенческая библиотека. Столовую комнату уподобил Владыка тому отделению ж/д вокзала, где складывается отправляемый пассажирами багаж. Все десять ее окон сплошь завалены ивовыми корзинами, в которых студенты хранят чайную посуду… Полы во всех помещениях, по мнению Владыки, требуют капитального ремонта; в некоторых комнатах их необходимо заново перестлать, а всего лучше постепенно устроить крепкие паркетные полы».
Около двух часов осматривал архиепископ Арсений академию и в заключение сказал: «Конечно, жить можно, живут и хуже, но откровенно скажу, что вся внешняя обстановка далеко не соответствует тому рангу, который занимает Академия как высшее учебное заведение. У вас не ремонт нужен, а необходимо полное обновление».

Ректор Антоний (Храповицкий)

Несмотря на таковую бедность и убогость внешней обстановки, интеллектуальная и духовная жизнь в Казанской академии била ключом. С неизменным восторгом вспоминали очевидцы о богослужениях в академической церкви, которые при ректоре архимандрите Антонии (Храповицком) приобрели особую торжественность. Велико было влияние владыки Антония на студентов. Этот удивительный пастырь воспитал целое поколение священнослужителей Русской Церкви. Мы не случайно подробно останавливаемся на его академическом служении, поскольку и в судьбе молодого богослова и будущего пастыря Константина Островидова владыка Антоний сыграл значительную роль. Как в Московской духовной академии, которую он возглавлял с 1890 по 1895 год, так и в Казанской академии владыка создал удивительную атмосферу христианского братства, воодушевленного великими идеями служения Церкви и Господу. Об этом позднее с воодушевлением вспоминали его питомцы:«Владыка Антоний был сердцем нашего академического мира. И не только мы, светские, но и те, кто окончил духовную семинарию, люди более нас, может быть, серьезные и глубокие, тянулись к отцу Антонию. Двери его покоев во всякое время были открыты для студентов. Сам он часто приходил на нашу вечернюю молитву в академическую церковь и после молитвы о чем-нибудь беседовал. Он умел подойти к каждому из нас, и из наших отношений с ним совсем был устранен дух формализма и официальности. Мы жили, согретые его любовью и лаской. И вместе с тем эти отношения были чужды всякой фамильярности. Мы чувствовали его неизмеримое превосходство. Он вдохновлял, подымал нас духовно и облагораживал. Он раскрывал нам высокие и святые задачи пастырского служения… Он впервые, может быть, многим из нас раскрывал смысл православного пастырства, как любовного и самоотверженного приятия в свою душу своей паствы, переживания вместе с нею всех горестей и радостей, всех испытаний, искушений и падений своих чад и возрождения и восстания силою сострадательной любви и молитвы. В самом себе он показал нам живой и искренний образ такого пастырского служения», – вспоминал протоиерей Сергий Четвериков. «Он старался воспитать своих питомцев так, чтобы они смотрели на академию, “не просто как на учебное заведение, снабжающее своих питомцев правами преподавать семинарские учебники или петь всенощные и панихиды, – но как на священное духовно просветительское братство, дающее тебе разумение вещей божественных и человеческих, вводящее тебя в таинственное служение высшей истине, ее познанию, ее раскрытию, ее проповеданию, ее молитвенному призванию” – из слова на молебствии пред началом учения 4 сентября 1895 года в Казанской Духовной академии». «Особенностью служения отца Антония в Казанской академии было то, что здесь он стал к студентам еще ближе, чем в Московской… Полный сил и энергии отец ректор всецело отдал себя на великое дело служения св. Церкви, приготовляя как будущих священнослужителей, из которых впоследствии образовался целый сонм архипастырей, просвещенных богословов, преподавателей духовно-учебных заведений… Для того, чтобы это его намерение выполнить без всякого отвлечения и чтобы ему быть в постоянном общении со студентами, отец ректор устроил себе квартиру в главном академическом здании, где жили студенты и где были аудитории… Почти каждый день после ужина у владыки в зале собирались студенты. Здесь за большим длинным столом с таким же большим трехведерным самоваром и вазами с вареньем студенты проводили час-другой в непринужденной беседе со своим ректором, делились впечатлениями от своих научных и проповеднических работ, а иногда и просто разговаривали на всевозможные темы, поучаясь из богатой сокровищницы знаний любвеобильного хозяина. В те дни, когда владыка был занят у себя по вечерам и не мог принять у себя студентов, на столбе у лестницы помещалась его визитная карточка, на которой после слов: “Епископ Антоний” добавлялась приписка карандашом: “сегодня весьма занят”, или, если был нездоров – и “и чуть жив”. Помимо непринужденных разговоров со студентами у себя на квартире, владыка часто по вечерам держал лекции для студентов в первой аудитории на всевозможные темы – богословского, философского и литературного характера. В этой же аудитории владыка держал лекции и как профессор Пастырского Богословия, причем свои лекции всегда говорил живым языком, часто даже не сидя за кафедрой, а прохаживаясь по аудитории… Отношения владыки к студентам никогда не носили официального характера: это были отношения отца к детям или, скорее, отношения старшего товарища к младшим. Тем не менее в разговорах с владыкой ни один студент не позволял себе забыться и перейти известные границы. Студенты в большинстве своем очень любили владыку и платили ему полным доверием, у них от владыки не было секретов, и они несли к нему все свои юношеские радости и печали, думы и надежды».
Очевидно, что и первокурсник Константин Островидов оказался в большинстве почитателей необыкновенного ректора и в будущем еще долгое время оставался его учеником и духовным сыном. И это несмотря на то, что всего один год проучился под его руководством. Летом 1900 года епископ Антоний указом Синода был переведен из Казанской духовной академии и назначен на Уфимскую кафедру. Уезжал он из Казани 28 июля, во время летних каникул, когда почти никого из студентов в академии не было. И каково же было их огорчение, когда, вернувшись к осени, они не застали любимого ректора и даже не
имели возможности с ним проститься. Во время рождественских праздников студенческая депутация отправилась к владыке Антонию в Уфу с прощальным приветствием, над составлением которого трудилась специально избранная студенческая комиссия, и драгоценной панагией. Тепло приняв депутацию, владыка Антоний прислал через некоторое время ответное послание.

Философские занятия в академии

Во время учебы в академии Константин постоянно принимал участие в деятельности Философского общества, организованного в год его поступления по инициативе самих студентов, поддержанной преосвященным ректором и преподавателями философии. Как сообщалось в академическом журнале: «В декабре 1899 года с разрешения Архиепископа Арсения и академического начальства среди студентов академии организовалось Философское Общество, поставившее своей задачею изучение философских вопросов и распространение интереса к философским знаниям в студенческой среде. Устав Общества выработан применительно к Уставу такого же кружка в Московской духовной академии. Общество состоит под наблюдением преосвященного ректора, членов-руководителей и действительных членов». Членами-руководителями изъявили желание стать профессор метафизики В. И. Несмелов, профессор истории философии А. К. Волков, профессор христианской апологетики А. Ф. Гусев, профессор логики и психологии А. Н. Потехин, профессор нравственного богословия В. А. Никольский. Действительными членами могли стать все студенты, изъявившие желание войти в состав общества. В их обязанности входило составление и чтение рефератов, обсуждение философских вопросов и ведение протоколов заседаний. Предполагалось проводить заседания приблизительно два раза в месяц с особого разрешения ректора. Первое заседание общества состоялось 17 декабря 1899 года. Кроме студентов присутствовали ректор, епископ Антоний и профессора члены-руководители. После молитвы «Царю небесный» студент четвертого курса А. Чемоданов произнес речь о целях и задачах общества и «пригласил студентов сплотиться в тесную, дружную семью, соединенную не условными и непрочными узами искания удовольствий и праздного времяпрепровождения, а узами нерушимыми и идейными – принципом возгревания в себе духа истины». Затем студент четвертого курса Феофилактов прочитал реферат «Разбор учения графа Л. Н. Толстого о познании», обсуждение, в котором принял участие и ректор епископ Антоний. Интереснейшая беседа затянулась до позднего вечера.
В дальнейшем на заседаниях общества неоднократно обсуждались вопросы, связанные с произведениями Льва Толстого и других писателей, оказывавших значительное влияние на общественную мысль того времени. Так, и студент Константин Островидов серьезно проработал произведения Максима Горького и на заседании общества 19 октября 1901 года прочел реферат: «Психология “недовольных людей” в произведениях Горького». Об этом сообщалось в академическом журнале: «Профессор В. И. Несмелов по прочтении реферата предложил для обсуждения 2 вопроса: 1) правильно ли Горький рисует недовольных людей? 2) действительно ли интеллигенция, в том числе и духовенство, не отвечает на запросы недовольных людей. Эти вопросы главным образом и были предметом очень живого и плодотворного обмена мыслей». По-видимому, доклад Константина вызвал интерес у студентов к привлекавшему в то время внимание читающей публики Максиму Горькому. Так, на следующем заседании Философского общества в ноябре 1901 года студент третьего курса А. К. Лебедев прочитал реферат «Горький и Паскаль», в котором попытался изобразить черты сходства обоих мыслителей, которые занимаются решением вопроса о смысле жизни, а бессмыслицу жизни выводят из слабости присущих человеку духовных способностей: познавательной, чувственной и волевой. Выступивший оппонент докладчика оспаривал основные положения реферата и утверждал, что нет никакого сходства, так как Паскаль как философ научным путем решает вопрос о смысле жизни и приходит к христианству, а Горький является лишь беллетристом, который не дает никакого положительного решения означенного вопроса. Референт возражал, что Паскаль является не философом, а всего лишь писателем. В полемику включился профессор В. И. Несмелов и компетентно показал достоинство Паскаля как философа и указал его место в истории философии.
Деятельность Философского общества продолжалась и в дальнейшем, о его заседаниях сообщалось в годичных отчетах академии. Так, например, в отчете за 1901/02 год указывалось, что Философское общество значительно расширило круг своей деятельности, введя рефераты на богословские и литературные темы. Число действительных членов составляло сорок пять студентов. Студент III курса Константин Островидов стал товарищем председателя. Всего за учебный год проведено восемь заседаний.
Интересно сообщение о заседании Философского общества от 28 октября 1902 года, на котором «студент 4-го курса К. Островидов прочел реферат “Духовный элемент мировой действительности”». Как отмечалось в публикации, референт указал, что мировая действительность представляет нам два порядка явлений – материальные и духовные; при сравнении порядков выяснилось, что душевные и материальные явления по природе существенно отличны друг от друга, так что свести одни явления на другие или вывести одни из других — дело совершенно невозможное. При обсуждении реферата было обращено внимание на спорный вопрос о фактическом обосновании метафизических доктрин монизма и дуализма. В этом отношении было установлено положение, что самобытный характер душевных и физических явлений совершенно устраняет возможность положительного оправдания монизма и что все монистические соображения поэтому в научном смысле могут иметь только сомнительное значение недоказанных гипотез. Но вместе с тем признано, что «научно невозможно утверждать доктрину дуализма только на основании самобытного характера несводимых друг на друга явлений. Психические и физические явления несомненно составляют явления существенно различных порядков, но это различие само собою еще не может доказать действительной двойственности метафизических начал мирового бытия: а требуется более солидное основание, нежели один факт существенного различия опытно данных явлений бытия».
Примечательно, что Константин Островидов взялся за решение столь важных вопросов, пусть и неумело, и в итоге недостаточно научно обоснованно. Но сам по себе факт апологии веры, попытки найти научные доказательства не был праздным. На самом деле это был актуальнейший для российского общества вопрос, о чем неоднократно говорил его учитель, владыка Антоний.

 Окончание академии

По окончании академии Константин Островидов был удостоен степени кандидата с правом преподавания в семинарии, о чем и было сказано в дипломе, выданном ему в июле 1903 года. Занятия в академии закончились гораздо раньше, и 1 мая 1903 года уже состоялось традиционное прощание со студентами.

Константин Островидов откликнулся на призыв архипастыря — остаться верным Церкви. Он и ранее готовился к церковному служению. Ведь и его духовник, бывший ректор академии епископ Антоний (Храповицкий) побуждал своих учеников к одушевленному служению богословской науке и пастырству, направлял и поддерживал стремления к иноческой жизни. 28 июня 1903 года владыка Антоний постриг в монашество Константина Островидова с именем Виктор, а в последующие дни рукоположил в диаконский и священнический сан40. В то время владыка Антоний занимал Волынскую кафедру, возможно, Константин из Казани ездил к нему в Житомир или же они где-то еще встретились. В архиве Казанской академии нет упоминаний о постриге Константина, так что, очевидно, это происходило не в академической церкви, но поскольку Константин академию окончил, то он имел право на пострижение в другом месте и мог, как желал, принять монашество именно от владыки Антония.

В Саратовской епархии.
1903–1904

В августе 1903 года иеромонах Виктор начинает свое служение в родной Саратовской епархии, куда он был направлен по окончании академии с рекомендацией на должность преподавателя русского языка в духовном училище41. Однако епископ Саратовский и Царицынский Гермоген42 предполагал использовать выпускника «миссионерской» академии по специальности – сразу же назначил его противораскольническим миссионером и направил в город Хвалынск, где организовывался миссионерский монастырь.
Хвалынск – небольшой уездный город на севере Саратовской губернии43. Основан он был, как и многие другие поселения Нижнего Поволжья, старообрядцами, которые, скрываясь от преследований властей, в последние два десятилетия XVII века начали переселяться из центральных областей Московского царства на тогда еще почти пустынную юго-восточную окраину44. В XVIII веке, после указов Екатерины II, все больше старообрядцев стало возвращаться из-за границы и поселяться в Белоруссии, Поволжье и Сибири. За Волгой по рекам Большой и Малый Иргиз им были отведены десятки тысяч десятин земли. В то время строилось много церквей и молелен, основывались скиты и монастыри. Иргиз с его тремя мужскими и двумя женскими монастырями стал своеобразным духовным центром старообрядчества. Во времена гонений на старообрядцев при царствовании Николая I иргизские монастыри были закрыты, их насельники переселились в Хвалынский уезд и позднее там, на Черемшане, устроили новые монастыри. Несмотря на гонения, приверженцев старого обряда становилось все больше, причем в том же Хвалынске были представители разных согласий.
В связи с усилением старообрядчества Св. Синод в 1828 году учредил самостоятельную епископскую кафедру в Саратове. В 1829 году в Саратове было создано миссионерское общество для обращения старообрядцев, позднее в епархии была введена и специальная должность разъездного миссионера. В 1866 году было организовано церковное Братство Святого Креста, которое в миссионерских целях успешно вело издательскую, просветительскую и благотворительную деятельность. Эта миссионерская деятельность давала определенные результаты, в некоторых местах удавалось обращать старообрядцев и противодействовать распространению их учения. Между тем влияние старообрядчества не уменьшалось. Согласно данным статистического комитета Министерства внутренних дел в 1863 году, 10 % всего населения России, или одна шестая часть православного населения, были старообрядцы. Соответственно в Саратовской губернии соотношение было иным, особенно в Хвалынском уезде, где в некоторых селах старообрядцы порой составляли большую часть населения. По этой причине задуманный викарием Саратовской епархии епископом Гермогеном монастырь в Хвалынске должен был носить миссионерский характер. Открывался он как подворье Саратовского Свято-Преображенского монастыря. И хотя указ об учреждении этого подворья был получен из Св. Синода в декабре 1903 года, но начало подворью было положено еще в январе 1903 года49, а хлопоты о его устройстве начались гораздо раньше. Очевидно, в 1897 году, когда остававшаяся без причта и прихода бывшая тюремная церковь в честь иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный источник» была приписана к Казанскому собору. (Церковь была построена в 1880 году при Хвалынской тюрьме, в 1893 году тюрьму перевели в другое место, и церковь вместе с другими тюремными зданиями перешла в ведение города.)
Возможно, инициатива устроения монастыря принадлежала священнику Казанского собора Владимиру Дубровину и некоему Алексею Брусникину, как явствует из письма последнего епископу Гермогену50. В 1901 году их инициатива нашла поддержку у владыки. Осенью того же года он побывал в Хвалынске, предложил построить миссионерскую церковь-школу в соседней деревне Подлесное Алексеевской волости и, вероятно, после этого организовал при Спасо-Преображенском монастыре в Саратове Комитет по устройству Свято-Троицкого подворья. Возглавил комитет отец Владимир Дубровин.
Первоначально для подворья Комитет предполагал приобрести дом некоего господина Дамогерова с усадьбой за 8 тысяч рублей и соседнее барское поместье Радищевых за 19 тысяч рублей. По настоянию епископа Гермогена от покупки первого дома отказались, а на покупку усадьбы отцу Владимиру было выделено 15 тысяч рублей. В прошении на имя епископа члены Комитета писали о необходимости изыскать беспроцентную ссуду в размере 7 тысяч рублей для покупки староострожного и четырех обывательских зданий в Хвалынске51. Еще до решения проблемы с размещением монастыря в Хвалынск прибыли монахи, что вызвало, по свидетельству отца Владимира, «неприятное удивление недоброжелателей подворья».
Иеромонах Виктор (Островидов) начал служение в Хвалынске не позднее сентября 1903 года. Так, в своем письме от 15 сентября он уже пишет епископу Гермогену, что «хвалынское подворье живет во славу Бога». Отец Виктор надеется на скорое получение разрешения из Св. Синода на открытие монастыря, который предполагается основать в лесу на отведенных под него семи с половиной десятинах. В городе же он предлагает оставить подворье, для которого вполне достаточно места, а «казенные постройки не помешают существовать именно подворью». Эти «казенные постройки (сараи)» город собирался отдать, по словам отца Виктора, как только будет положено основание монастыря за городом. Существование же монастыря, по его мнению, было в городе неудобно и для монастыря, и для некоторых горожан, раскольников и других лиц. Отец Виктор просит владыку приехать в Хвалынск к заседанию Думы 24 сентября с тем, чтобы, очевидно, поспособствовать ее решениям в пользу монастыря и также посмотреть на состояние подворья, которого преосвященный еще и не видел.